— Меня сглазили, — ужасалась она. — Такого просто не бывает!
После этого она бежала в ближайший приход за святой водой.
И дано было ей по вере ее: доведя девушку до абсолютного отчаяния с помощью целого выводка никуда не годных мужчин, судьба послала Ирине случайную встречу.
— Я в панике, — признавалась мне Ирина, вертя в руках высокий стакан с молочный коктейлем. Мы зашли в американскую забегаловку Starlight, где подавали самые вкусные шейки в городе.
— Почему? Мне казалось, тебе он нравится, — улыбнулась я.
— В этом-то и проблема. Понимаешь, когда человек тебе очень нравится, хочется выглядеть идеально. Я даже ставлю будильник на двадцать минут раньше, чем ему надо вставать, чтобы привести себя в порядок.
— И что ты делаешь в эти двадцать минут? Надеваешь маску тролля, чтобы он чувствовал себя, как в родной пещере? — глумливо поинтересовалась я.
— Чищу зубы, полощу рот «Лесным бальзамом»... — пожала плечами Ира. — Принимаю душ и аккуратно складываю вещи, которые разбросала с вечера.
— Белоснежка и семь гномов, — вздохнула я. — Хорошо хоть не поешь утреннюю песнь и не кормишь олененка! Меня ни одно живое существо, даже Зигмунд, не заставит встать на минуту раньше, чем нужно. Ну и что тебя смущает в переезде? Будешь и у него наводить марафет.
— Да я боюсь, что сорвусь, — искренне произнесла подруга. — Что-нибудь сделаю не так.
— Например? Ты вроде бы не буйная и не носишь накладную грудь... Ну-ка расскажи мне про свои грязные секреты. У тебя что, вставная челюсть и ты собираешься класть ее на ночь в стаканчик с водой? — Страхи подруги показались мне абсолютно надуманными.
— Ну я же не смогу все время бегать по квартире в приподнятом настроении, с улыбкой на лице. Иногда у меня болит живот, а иногда я ем по целой банке варенья с батоном и прогуливаю работу под видом гриппа, — вздохнула Ира. — Раньше меня не волновало, какое впечатление я произвожу при этом на своего мужчину, а теперь... мне так хочется, чтобы все было идеально! А у меня столько сомнительных бытовых привычек...
Самой сомнительной бытовой привычкой нашей Белоснежки было конечно же не пристрастие к абрикосовому варенью, а маниакальная любовь к нытью и рефлексиям на пустом месте. Не то чтобы у нее действительно была безоблачная жизнь, но ко всем приключениям, которые подбрасывала ей судьба, она щедрой рукой добавляла вымышленные страхи. А воображение у Ирины работало что надо! Она обожала заранее расстроиться на тему плохих анализов, ужасного увольнения и неизбежного апокалипсиса, а также еще миллиона проблем, которым, к счастью, никогда не суждено будет случиться. В этом плане я была ее полной противоположностью — еще в детстве, когда я оставалась вечером одна и темные тени по углам комнат начинали шевелиться во мгле, я шла к выключателю, зажигала свет, а потом отправлялась в самый пугающий угол. Так я убеждалась, что за шкафом не прячется чудовище, а за дверью не стоит серийный убийца, забираться же под одеяло и дрожать, ожидая, когда мама вернется с работы, казалось гораздо страшнее.
— Ты же не кукла Барби, а живой человек, — утешала я подругу. — Да и потом, знаешь ли, он тоже не бесплотная личность!
Через два дня Ирина скрепя сердце переехала к обожаемому мужчине. Еще через неделю она выяснила, что идеальный партнер игнорирует туалетный ершик и обожает разгуливать по квартире голышом. И хотя эти открытия тоже никак не вписывались в идеальную картину романтических отношений, ей стало гораздо легче. Теперь она чистила зубы после завтрака.
Ветер перемен, нежно перебирающий ветки московских каштанов, добрался и до Нового света. Потрясенная произошедшим в злополучном самолете, Алена едва не разминулась со своим агентом по недвижимости. К счастью, у нее был телефон, который помог им встретиться. И только увидев свою новую квартиру, Алена поняла, что сорвала джекпот.
На одной чаше весов были Гнатюк и секс на дивиденды с инвестиций в современное искусство. На другой же оказалось более ста пятидесяти квадратных метров в Нью-Йорке с видом на Центральный парк. Прекрасное потерпело поражение в неравном бою. Роскошная, залитая солнцем квартира была меблирована с изысканным вкусом; в гостиной Алена с восторгом обнаружила настоящий камин. Потрясенная, она переходила из комнаты в комнату, но комнаты все не заканчивались. Ей приходилось дотрагиваться руками до кожаных кресел, светильников и шкафов, чтобы поверить в реальность происходящего. Наконец она обошла все и вернулась в гостиную.
— Если вы хотите, вы можете выставить эту квартиру на продажу. — Агент с религиозным лицом оглядывала открытую кухню со столешницей из белого мрамора. — За нее можно выручить очень, очень большие деньги. — В глазах агента, казалось, мелькали шестизначные числа. — Если не хотите продавать, можно сдать и получать по семь тысяч долларов в месяц, — не успокаивалась она.
Семь тысяч долларов в месяц? Да это была практически зарплата Бенджамина. Алена почувствовала небывалый прилив энергии и с еще большим удовольствием огляделась вокруг. В этой восхитительно чужой, невероятно просторной, пахнущей мелом квартире ей хотелось изменить только одно.
— Скажите, а вы могли бы продать эти картины? — И она кивнула на стену, где в хромированных блестящих рамах висели узнаваемые полотнища кисти Михаила Гнатюка. — Я повешу здесь что-нибудь более современное.
Это был первый визит Алены в Нью-Йорк. С сердцем, переполненным восторгом, тревогой и надеждой, она ходила по шумным улицам, так напоминавшим далекую Москву и так не похожим на нее. Где-то здесь была больница, в которой врачи сражались за жизнь Майка; она же даже боялась набрать телефон и позвонить ему. Боялась, потому что не знала, жив Майк или умер. Боялась, потому что не знала, что сказать. Вечером она купила букет подсолнухов и поставила их в большую вазу на круглый стол в своей новой гостиной. Это были цветы для него. Теперь оставалось только выяснить, этично ли присылать Майку в подарок жизнерадостные желтые цветы или на них стоило нацепить траурную ленту.